Москва Ханой

Л.И. Рослякова. Страшно было всем

Любовь Ивановна Рослякова - единственная из пяти женщин, в разные годы работавших в штабе Группы СВС во Вьетнаме, написавшая свои воспоминания о том, что ей пришлось пережить в годы войны.

В конце 1966 г. меня пригласили в 10-е Главное управление Генерального Штаба Министерства обороны СССР и предложили поехать в командировку для работы в штабе Группы советских военных специалистов во Вьетнаме.

Страну Вьетнам я знала только по учебникам, да по телевизионным передачам, в которых показывали репортажи о жестокой войне на этой земле, боль и страдания вьетнамских людей. Было страшно смотреть на тот ад, в который повергли мирный вьетнамский народ американцы. Казалось, что у меня должен был бы возникнуть вопрос: а нужно ли мне ехать туда, чтобы работать в такой тяжелейшей обстановке? Но такого вопроса не возникало, т.к. хотелось хоть чем-то помочь отражающему американскую агрессию народу. И если руководством нашей страны было принято решение о направлении туда наших военных специалистов для оказания помощи сражающейся Вьетнамской Народной Армии, значит это было необходимо, а значит и капля моего труда вольется в общую помощь Вьетнаму. Всё. Вопрос решен, я дала согласие.

О том, что меня направляют в командировку во Вьетнам, никто не должен был знать, даже в семье. В парткоме Министерства торговли, где я тогда работала, и который давал мне выездную характеристику, очень возмутились тем, что я не называю страну предстоящей командировки. Настойчиво требовали, чтобы я назвала страну, говорили что, возможно, я собираюсь в Америку.

На следующий день мне пришлось доложить об этом в 10-м Главном управлении Генерального штаба полковнику А.А. Алексееву, и в конце того же дня один из членов парткома принес мне в кабинет утвержденную характеристику без указания страны командировки, и извился за допущенную накануне бестактность.

В конце марта 1967 г. с Чкаловского военного аэродрома меня вместе с группой военных специалистов отправили в Демократическую Республику Вьетнам для выполнения, как сказали в 10-м Главном управлении Генерального Штаба, правительственного задания.

Прилетели мы во Вьетнам поздно ночью. Кругом тишина. При выходе из самолета меня поразили темнота, духота и горячий, пряный воздух. Нас встречали вьетнамские военные и представители нашего командования. Среди прилетевших военных специалистов, женщин, кроме меня, не было. С аэродрома нас привезли в гостиницу в районе Кимлиен. Выгрузили мои чемоданы в номер и сказали, что скоро за мной приедут и отвезут на работу. Оставшись одна, я осмотрела номер, в котором буду жить некоторое время. Всё очень понравилось. Вот только не поняла назначение марлевого полотна, накрученного под потолком на металлические прутья над кроватью. Но т.к. мне скоро уже нужно идти на работу, раздумывать об этом было некогда, и я уснула. А когда проснулась, и посмотрела в зеркало, то себя не узнала, т.к. вся была искусана москитами и комарами. Вот тут-то я и поняла, зачем нужна марля над кроватью: чтобы защитить человека от укусов. Позже я узнала, что это «сооружение» называлось «москитником».

На работу меня отвезли в 7 часов утра (рабочий день начинался с 7 утра). С 12 до 13 часов - обед, потом отдых до 17 часов, а после 17 - продолжение рабочего дня до глубокой ночи или до утра. Отдыхать после обеда нужно было обязательно, потому что стояла изнуряющая жара и влажность 99%. Температура и влажность днем и ночью были на одном уровне, никакой прохлады. Послеобеденный отдых немного восстанавливал силы.

Начался мой первый день работы в кабинете Старшего Группы советских военных специалистов во Вьетнаме - генерал-майора Григория Андреевича Белова. Когда меня представили ему, то он, увидев мое лицо, искусанное комарами и москитами, очень испугался, и возмущался тем, что меня не предупредили об опасности, которую представляли укусы этих насекомых и не сказали, что для защиты от них надо пользоваться москитником. Григорий Андреевич в беседе со мной предупредил, что работы будет много и делать ее нужно качественно, быстро, не считаясь со временем, т.к. информация в Москву отправляется с дипломатической почтой 2 раза в месяц. Чтобы успеть подготовить и оформить все документы к отправке в Генеральный штаб с очередной почтой, иногда мне приходилось работать с утра и до следующего утра. Мы все, находящиеся во Вьетнаме, очень ждали дипломатическую почту, и этот день всегда был для нас большим праздником, потому что в этот день мы получали письма из дома. Другой связи с домом и родными не было.

Писем для всех специалистов приходило очень много: иногда получали по несколько мешков.

Через некоторое время меня переселили в дом, где жили 4 человека - работники Посольства. Все жили очень дружно, помогали друг другу, чем могли. А уж если с оказией получали черный хлеб или селедку, то делили такие деликатесы на всех, и этот день тоже был для нас праздником.

Где-то в начале апреля я впервые услышала вой сирены, еще не зная, что это. Потом из репродуктора донеслись слова: «Май бай ми!», «Май бай ми!». Оказалось, что это воздушная тревога, а диктор сообщал о приближающихся американских самолетах, нужно прятаться в так называемые бомбоубежища, которые были в каждом дворе и на каждой улице. Слово «бомбоубежище» здесь не очень подходит. На самом деле это был люк с крышкой, глубиной метра полтора и полметра в диаметре. Рассчитан этот люк был на комплекцию вьетнам-ца. Не успела я опомниться, как началась бомбёжка, и мне пришлось прыгнуть в этот люк. Стала закрывать крышку, а ее невозможно сдвинуть без тренировки. А когда всё же подтянула ее ближе к себе, то оказалось, что люк слишком мелок для меня и голова осталась сверху люка незащищенной. Поняв, что люк меня не спасет, я с трудом выбралась из него и вбежала обратно в дом, где было спокойнее. После бомбёжки снова пошла на работу.

Бомбили Ханой днём, с перерывом на обед, а после перерыва - вечером и ночью массированно. По 30-40 самолетовылетов в сутки совершали американские летчики. В такие дни было очень тяжело, а особенно ночью. По сигналу воздушной тревоги я и мои соседи вскакивали c постелей, кто, в чем спал, и становились в проемах дверей своих комнат. Иногда эти места оставались не поврежденными, что защищало от обвалов стен и потолков и это спасало людей. На работе во время бомбардировок мы все тоже становились в дверные проёмы, и в таком количестве набивались туда, что со стороны это выглядело, как пробка в двери. Во время бомбардировок было очень страшно и мне казалось, что только мне одной так страшно. Однажды преодолев неловкость, я спросила у участника Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза генерал-майора Владимира Петровича Сенченко о том, страшно ли бывает ему? Он мне ответил, что страшно и даже очень. Не боится смерти только мертвый, а живой человек ее боится всегда и это естественно. А потом еще сказал, что при бомбардировках во времена Великой Отечественной войны можно было спрятаться, к примеру, за угол дома, в кустах, в лес убежать и т.д., а в этой войне (т.е. во Вьетнаме), когда при массированном налете бомбы сплошным потоком сыпятся сверху, спрятаться или убежать некуда. Бомба, да еще шариковая, достанет и в доме, и в джунглях, короче, везде. Человеку защитить себя нечем и негде. И поэтому, психологически здесь гораздо труднее.
После этого разговора, мне как-то стало легче, как камень упал с души. Я поняла, что мне страшно не потому, что я слабая и что я женщина, Оказывается, страшно бывает всем, даже мужчинам. Бессонные ночи давали о себе знать, особенно после длительных бомбардировок: не хотелось ни пить, ни есть, на работе глаза слипались от недосыпания, думала только о сне, хотя бы часовом. Но нужно было работать, из-за бомбардировок от работы нас никто не освобождал. Были бомбы фугасные и «шариковые». Шариковую бомбу я хорошо запомнила.

В один из летних дней была такая бомбежка, что страшно и сейчас вспоминать. И вот одна из шариковых бомб попала в угол дома, где жили сотрудники аппарата нашего военного атташе. Дом был, кажется, 3-х этажный. Весь угол этого дома так разнесло, что образовалась глубокая воронка, а вся стена дома была пробита бомбовыми шариками. Пострадали и те дома, которые были рядом и напротив. К счастью все были на работе, и никого не убило. После бомбежки мы вошли в комнату расположенного рядом дома (в этом доме находился наш медпункт), и увидели там изрешеченные шариками стены толщиной, наверное, сантиметров 40. Шарики валялись на кровати, на столе и на полу. Напротив стояли дома иностранных представителей и мой дом. Я подумала: «А что же теперь в моей комнате?» И когда я вошла в неё, то увидела: кондиционер вылетел из стены на улицу метра на три, холодильник валялся в конце комнаты у противоположной стены, оконные рамы с разбитыми вдребезги стеклами на полу, двери - тоже. Смотреть на всё это спокойно было невозможно. А командировка только началась… Спустя некоторое время, появилась информация, что американцы разбрасывают листовки, в которых говорится о бомбардировках Ханоя, от которого ничего не останется, а потом они уничтожат дамбу на реке Красная, чтобы затопить всё и всех водой. Всё это произойдет так быстро, что мы не успеем никуда выбраться. Я представила себе картину затопления.

Плавать я не умела, а потому облюбовала растущее около своего дома, высокое, усыпанное красными цветами, дерево и высоко на нем большой сук, на который я заберусь, если конечно успею. Думаю, что это не спасло бы, но психологически я готовила себя к этому «прыжку». К счастью, этого не произошло. Бомбили днем и ночью, но дамбу вьетнамские ракетчики, с помощью наших военных специалистов, не дали разбомбить.

Особенно массированно бомбили в мае 1967 г., т.к. приближался день рождения Хо Ши Мина. И вот наступил этот день, 19 мая. Начали бомбить с утра, я еле добралась до Посольства, страшно было идти, земля дрожала, сверху сыпались осколки зенитных снарядов. Но у меня на голове всегда была каска, подаренная мне на 8 марта, с которой я не расставалась днем и ночью. По улице на работу ходила тоже в ней. Бомбили, не переставая, до обеда, потом у них, как всегда, был перерыв, и мы успели пообедать в столовой. Ну а уж после обеда началось такое, что казалось, наступил конец света.

Через некоторое время мы выглянули на улицу и увидели в небе, недалеко от нашего дома, медленно падающий горящий американский самолет. Куда он мог упасть, никто не знал; на наш ли дом, или на соседний. Казалось, что самолет падает прямо на нас. Глядя в небо, стали прощаться с жизнью. Секунда и нас может не быть, если самолет взорвется. Да и не только нас, проживающих в этих домах, а и всего вокруг, если он падает с наполненным бомбами контейнером. Снижаясь, все ниже и ниже, самолет летел в сторону нашего дома и Международного клуба, а за клубом находилось наше посольство. Замерев, мы смотрели туда, где раздался взрыв такой страшной силы, что на несколько секунд я перестала слышать. Опомнившись, мы все побежали туда, где уже полыхало мощное пламя огня. Подбежав к месту падения, мы увидели, что самолет упал на улицу рядом с оградой советского посольства, вонзившись глубоко в землю. Сверху видны были только крылья.

Какое счастье, что упал он не на посольство и с пустым контейнером. А вот в баках самолета был керосин, вот он-то и полыхал. Но это уже не страшно. При взрыве в некоторых кабинетах посольства обвалились потолки и вылетели стекла, но жертв, к счастью, не было. Не успели мы опомниться, как опять начали бомбить, и прошла информация о том, что дамбу всё-таки взорвут. Через некоторое время ко мне подошел Старший Группы советских военных специалистов генерал-майор Г.А. Белов и приказал уйти в бомбоубежище, которое находилось недалеко от посольства на территории торгового представительства. Я быстро побежала туда, и впервые увидев настоящее бомбоубежище, спустилась в него. Народу там собралось уже много. Находились мы там очень долго. С поверхности слышался такой грохот, что дрожали потолок, стены, земля и все вокруг. Потом постепенно всё стало затихать. Кто-то из смельчаков решил выглянуть на улицу, после чего, спустившись к нам обратно, с радостью сообщил, что начался сильный ливень, и можно ожидать уменьшения бомбардировок, т.к. из-за облачности видимость стала плохая. И действительно, скоро самолеты улетели туда, откуда прилетели, т.е. в Тонкинский залив на свои авианосцы.

Как мы были рады этому дождю. С этого дня начались проливные дожди, а мы мечтали о том, чтобы они не прекращались. Условия нашей жизни во Вьетнаме - массированные бомбежки, невыносимая жара и высокая влажность, как будто круглые сутки в парилке сидишь. Даже мраморные скамейки на улицах города были мокрыми от конденсата. Одежда на нас всегда была не влажной, а мокрой, прилипшей к спине от пота, который стекал по спине и кончикам пальцев на землю. Капельки пота так и висели на пальцах постоянно. Пот разъедал кожу и она «горела», как будто тебя отхлестали крапивой. А ко всему этому еще добавлялись укусы комаров и москитов. Их было видимо-невидимо, летали тучами. Всё, что не было прикрыто одеждой, было изъедено комарами. Особенно им почему-то нравилось кусать под столом женские ноги. Мазей от комаров у нас не было - в Москве нам никто об этом ничего не сказал. Иногда геологи делились с нами мазью «Тайга», которая действовала примерно часа два.

После длительных бомбардировок, когда не хотелось ни пить, ни есть, от влажности, потницы и укусов насекомых я стала ощущать сердечные боли, плохо работал кишечник, распухли фаланги пальцев рук. Военные врачи Иванов Алексей Иванович и Перегудов Иван Георгиевич, ныне покойный уже, чтобы мне не было хуже, настоятельно посоветовали мне вернуться в Москву. Я отказалась возвращаться, аргументируя тем: что же я скажу в Москве? Не справилась с заданием? На такое я не могла согласится, как они меня не уговаривали. Я согласилась на любое лечение, которое они мне порекомендовали; мне начали делать уколы, давать различные таблетки, смазывать и бинтовать мои распухшие пальцы. Мне стало лучше, а вот бинты я еще долго вынуждена была не снимать, так что некоторые люди перестали со мной здороваться за руку, думая, что у меня какая-то заразная болезнь. Чтобы рассеять это подозрение, мне иногда приходилось снимать бинты, открывая распухшие пальцы. Я очень благодарна врачам А.И. Иванову и И.Г. Перегудову, которые сделали всё возможное, чтобы я с честью смогла выполнить свой интернациональный долг, за что была награждена советским правительством медалью «За трудовую доблесть». За весь период войны во Вьетнаме я была единственной женщиной в Группе советских военных специалистов, получившей правительственные награды.

В праздники мы получали от Министра обороны поздравления: в День Советской Армии 23 февраля 1968 г. получили от него подарки, а 8 марта я получила поздравительную открытку от Героя Советского Союза Алексея Петровича Маресьева. Для меня это было большой радостью, т.к. мы воспитывались на книгах о героях войны. Книга об этом легендарном летчике - «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого была одной из самых любимых.

Два раза в год нам привозили продукты пароходами с «Большой земли», как мы говорили. Закупали мы их столько, чтобы хватало до следующего рейса. В основном, это были консервы. Иногда нам завозили «деликатесы»: ржаной хлеб, упакованный в целлофановый пакет, чтобы не черствел и ржаные сухари в металлических банках. Они для нас были желаннее и дороже икры, крабов и дорогостоящей колбасы. А однажды привезли яблоки. И вот мы, истекая слюной, ждали, когда их разгрузят в магазин. Запах был на всю улицу, пахло Родиной, домом. А какие же они вкусные были, казалось, что раньше я таких яблок никогда не ела!!! Ели мы их и днем и ночью. Излишками продуктов я делилась с вьетнамцами, которые убирали у нас в доме. Убирали у нас женщины, иногда они приводили с собой маленьких детей. И вот однажды, одна женщина привела с собой сына, ученика 4 класса и попросила меня поговорить с ним по-русски. Я спросила, как его зовут, в каком классе учится, есть ли у него сестры и братья. Он очень хорошо отвечал мне по-русски и напоследок сказал, что он очень хочет посмотреть Москву и Красную площадь. Я похвалила его за такое знание русского языка и угостила его конфетами. А его маме я сказала, что мальчик хорошо знает русский язык.

Жители Ханоя к нам относились хорошо, многие понимали русский язык. Особенно хорошо относились к нам дети. Бывало, идешь по улице, а за тобой несколько детишек бегут и кричат: «Льенсо! Льенсо!», что означало «советский».

Они пристально рассматривали нас, и каждый хотел дотронуться до льенсо. Из-за войны дети выглядели взрослее. Старшие заботились о младших. Как только раздавалась сирена воздушной тревоги и начиналась бомбежка, старшие быстро забирали малышей под мышку и прыгали в люки. На улице никого не оставляли, улицы становились просто пустыми. Как же менялись их лица, когда они слышали гул моторов вьетнамских (советских) и американских самолетов. Сколько же страха было в их глазах, когда приближались американские самолеты! И с какой надеждой и любовью они провожали взглядом советские МИГи!

В марте 1968 г. заканчивался срок моей командировки и нужно было начинать готовиться к отъезду. Стала упаковывать вещи. Проходят март, апрель и май, а меня никто не заменяет. Мне говорят, что в Москве кого-то оформляли на замену, но в последний момент от поездки во Вьетнам отказались, т.к. в эти условия никто не хотел ехать. Месяцы ожидания тянулись очень долго. Наступил июль. Однажды в конце рабочего дня генерал-лейтенант В.Н. Абрамов (ныне покойный), который к тому времени сменил генерал-майора Г.А. Белова, вызвал меня к себе в кабинет и сообщил, что Правительство Вьетнама наградило меня медалью и назвал дату вручения награды. Наступил этот день. По случаю вручения награды был устроен небольшой прием. Меня вместе с офицерами штаба Старшего Группы, во главе с полковником А.И. Сидяком, принял начальник Управления внешних сношений Генерального штаба Вьетнама и вручил мне вьетнамскую медаль «Дружбы». Всё было торжественно и празднично. На приеме я услышала много приятных и добрых слов в свой адрес. В конце июля, наконец-то, и я дождалась себе замену. И так, вместо одного года, я проработала во Вьетнаме год и четыре месяца.

Вернувшись в Москву, я через месяц была направлена в новую для меня страну - Чехословакию. Там уже начались другие известные события - августа 1968 года. Но это тема других воспоминаний… С той поры прошло почти 35 лет, многое забылось, только ту трудную командировку во Вьетнам мне не забыть никогда.

Июнь 2003 г. Москва.

Рослякова Любовь Ивановна.

Родилась 23.06.1939 г. в г. Чарджоу в Туркмении.

В 1956 г. окончила школу в Тамбовской области, затем два курса исторического факультета МГУ. Работала в Военной воздушной академии им. Жуковского в Москве.

С марта 1967 по июль 1968 гг. служащая Советской Армии при штабе Старшего Группы советских военных специалистов во Вьетнаме.

С 1971 по н/в работает ст. референтом в Институте Военной истории Министерства обороны Российской Федерации.

Награждена медалями: «За трудовую доблесть», «За трудовое отличие», «Ветеран труда», «100 лет маршалу Жукову», «200 лет Министерству обороны России» и вьетнамской медалью «Дружбы».

Источник: www.nhat-nam.ru