Москва Ханой

А.М. Аносов. Как песня сложилась

Рассказ лауреата Ленинской премии А.М. Аносова не столько о муках песенного творчества, но о трудностях совершенно иных направлений его работы во Вьетнаме.

Было это давно, треть века назад. Вьетнам, 1967 – 1968 годы. События тех лет помнятся отчётливо, до мелочей. Да и нельзя забывать прошлое – в сегодняшнем дне не разберёшься и завтрашний не разглядишь. Был я тогда в составе группы военно-научных специалистов, сформированной как из военных специалистов (в основном сотрудников военных академий и НИИ Минобороны), так и из специалистов-разработчиков оборонных отраслей (Минавиапром, Миноборонпром, Минрадиопром, Минобщемаш).

Группа занималась отбором и изучением трофейных образцов американской военной техники: неразорвавшихся боеприпасов, мин и того, что оставалось от сбитых американских самолётов. А их за всю вьетнамскую войну насшибали более четырех тысяч, и понятно, работы нам хватало, скучать не приходилось. Теперь нашу группу иногда называют неприятным каким-то словом «трофейщики», а тогда, во Вьетнаме нас знали больше как «Дикая дивизия». А какая там дивизия? Нас всего несколько человек было, но с нами постоянно что-то происходило: то что-нибудь взорвётся, то загорится. Вся же пикантность ситуации заключалась в том, что «базировались» мы в маленькой комнатке в здании нашего посольства в Ханое, и «художества» эти были у всех на виду. Так что, когда мы грязные, усталые и небритые возвращались с добычей из очередной поездки, от нас на всякий случай старались держаться подальше.
Ещё тогда, во Вьетнаме родились первые восемь строчек нашей песни о тех днях. Легли эти строчки на мотив другой песни – из старого фильма о Великой Отечественной Войне. Ни названия фильма, ни авторов музыки и текста я, увы, не помню. Жаль, конечно, но уж очень давно шёл этот фильм. Мелодия хорошо запомнилась – задушевная мелодия, и слова ей под стать:

Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда...

Вторая треть песни сложилась уже здесь, дома. Проходят годы, и, как водится, память человеческая оставляет нам из прошлого только хорошее и забавное, а всё худое тускнеет и отходит на второй план.

И, наконец, финальная, третья часть появилась относительно недавно, когда на ежегодные наши встречи 5 августа стало приходить всё меньше и меньше старых друзей – редеют наши ряды, и в наши воспоминания с каждым разом всё больше добавляется грустного и скорбного.

Показал я эту песню своим друзьям из «дикой дивизии» - понравилась. Только кто, кроме узкого круга участников тех событий, поймёт, о чём она? Много в ней непонятного для непосвящённого в те «дела давно минувших дней». Слов иностранных много, хотя все вроде бы по месту – из песни слова не выкинешь. А у всех нас – дети, внуки, им, я думаю, должно быть любопытно, что с их предками когда-то приключалось. Ну, и, чем чёрт не шутит, может и со стороны кто заинтересуется. Одним словом, решил я написать немного о том времени, чтобы понятными стали слова нашей песни для всех.

Но страх не гнал нас в погреб тесный

До 1 апреля 1968 г. американцы ни бомб, ни ракет во Вьетнаме не экономили. А вот после 1 апреля – это у них, видимо, как-то с юмором связано – наступила передышка. Зато перед этим, в марте к дневным налётам добавились ночные. То ли они в авральном порядке выполняли план по смерти, чтобы отчитаться ко дню смеха перед Князем Тьмы, то ли другая причина была, – не знаю, но переведён был Ханой и его окрестности на круглосуточное ракетно-бомбовое «обслуживание».

Надо сказать, что это очень неприятная штука, когда тебе целый месяц мешают спать. Всё начиналось с воя сирены и оповещения по радио: «Да бай са!.. Да бай са!» – «Внимание!.. Внимание!» и далее периодически сообщалось, сколько километров осталось лететь американским самолётам до Ханоя. Благодаря этому, мы довольно быстро стали разбираться в счёте на вьетнамском языке.

Жили мы в то время в гостинице в центре города рядом с оперным театром, почти двойником парижского «Гранд Опера». Далее за театром - Красная река, через неё мост, построенный когда-то тем самым Эйфелем. Мост разрушен. Недалеко от разрушенного моста сооружена переправа. Она, понятно, тоже постоянно под прицелом была, но в нашу бытность разбомбить её не удавалось. На крыше театра стояла многотрубная сирена, отлично видная во всех деталях из окна нашего гостиничного номера на третьем этаже. Когда она начинала выть, и вы инстинктивно зажимали уши ладонями, её всё равно было слышно всем телом – такая в ней мощь. Я думаю, что на страшный суд нас всех когда-нибудь поднимут из мертвых с помощью примерно таких же штуковин. После этой увертюры начиналось главное – сам налёт. Лежишь под москитником в звуковом изобилии: зенитки бухают, осколки по крыше стучат, самолёты ревут и т.д. Налёт кончается, опять сирена воет – отбой. Подремлешь малость, и снова сирена.… Говорят, что самая тяжелая пытка для человека, когда ему несколько суток подряд не дают спать - никто не выдерживает. После марта 68-го в это легко можно поверить. Днём мы валились с ног и буквально спали на ходу. Недели через полторы освоились немного, спали и во время самих налётов между двумя сиренами, но не проснуться на звук сирены было сверх всяких сил. Проницательный читатель тут скажет, - «Ну, однако, автор увлёкся - под москитником… в звуковом изобилии… небось, драпали в ближайшее бомбоубежище, там и отсиживались».

Нет, не драпали, хотя бомбоубежище при гостинице имелось. И дело не в том, что мы такие отчаянные храбрецы. Хотя, надо сказать, и слабонервным там тоже делать было нечего. Суть в другом. Бетон, как известно, влагу не держит, а при тропической влажности бомбоубежища быстро наполнялись водой, никогда не просыхали и были комариным царством – стены и потолок устланы живым комариным слоем, а на полу вода с личинками. Тех комаров мы боялись больше американских самолётов. Твари эти - переносчики местного энцефалита, более крутого, чем наш сибирский, так как одновременно поражается и спинной и головной мозг… и без вариантов. Этим энцефалитом там местная тягловая сила – буйволы страдают. У них это что-то вроде насморка, они становятся вялыми, как бы в меланхолию впадают, но потом обычно выздоравливают. Если комар сначала у такого меланхолика отобедает, то на ужин этому гурману лучше не попадаться. К сожалению, это удалось не всем.

Так что, уважаемый проницательный читатель, драпать-то нам некуда было, и в песне такая строчка не зря своё место занимает.

«Фантомы» рвали облака

Я немного нарушил последовательность изложения. В тексте песни «Фантомы» упоминаются раньше «тесных погребов», но мне хотелось сначала, по возможности, обрисовать общую ситуацию.

Многоцелевой истребитель – бомбардировщик F-4 «Фантом» был одним из самых удачных самолётов за всю историю американской авиации. Не один десяток лет простоял он на вооружении США. Хорошая скорость – в 2,5 раза выше скорости звука, манёвренность, бомбовая нагрузка до 5,5 тонн позволяли использовать его во Вьетнаме для решения самых различных боевых задач. В воздушных боях им противостояли наши истребители МИГ-17, МИГ-21. «Мигари» намного легче «Фантомов», поэтому имели лучшую маневренность на вертикалях и были оснащены ракетами «воздух-воздух» с лучшими характеристиками, чем американские «Сперроу» (в переводе – воробей).

От того «воробья» опытный лётчик может уйти, своевременно сделав крутой манёвр, а от нашей ракеты это мало кому удавалось. Если к этому добавить мужество вьетнамских лётчиков, защищавших свою землю, своих матерей и отцов, то будет понятен и общий результат воздушных боёв – за каждую десятку сбитых вьетнамских самолётов США заплатили потерей двадцати трёх собственных.

У «Фантома» была характерная, довольно легко узнаваемая внешность. Вытянутый книзу нос и опущенное, как бы свисающее, хвостовое оперение делает его в профиль похожим на щуку. Этот его хищный, щучий профиль мы однажды хорошо разглядели.

Возвращались мы из поездки на периферию. День был солнечный. Небо чистое, ни облачка. До Ханоя оставалось километров семь или около того. Выехали мы на открытое пространство, смотрим: небо над Ханоем исполосовано инверсионными следами от самолётов и ракет – идёт бой. Наш командир приказывает остановиться, всем из машины выйти и рассредоточиться по местности. Это было совсем не лишним, так как всё, что двигалось по дорогам, атаковалось с воздуха. Даже были такие свободные охотники – «рейдеры» - они, в основном, вдоль дорог и охотились.

Вылезли мы из машины, а рассредоточиться, оказывается, особо и некуда – кругом, только заброшенные полузатопленные рисовые поля с небольшими кустами и озерками на месте бомбовых воронок. Отошли мы от дороги по сухим кочкам метров на сто и стоим группками по двое, по трое, разглядываем ханойское небо. Вдруг видим, оттуда на нас летит на малой высоте самолёт, почти по земле скребётся. Мы замерли – бежать всё равно некуда. Но самолёт чуть стороной прошёл, да так близко, что на фоне светлого неба не только щучий профиль во всех деталях показался, но и обозначился в кабине тёмный силуэт лётчика. В самый напряжённый момент, когда самолёт поравнялся с нами, по нему ударила крупнокалиберная зенитка, которая была совсем близко от нас, но так в кустах замаскирована, что мы её не заметили. По «Фантому» она промахнулась, но нам так хлопнула по ушам, что мы мгновенно, как по команде, оказались в горизонтальном положении. «Фантом» улетел. Мы отряхнули одежду и пошли к машине, убеждая друг друга, что бояться было абсолютно нечего, что «Фантом» похоже, сам уносил ноги на бреющем после атаки, и ему было не до нас… и так далее. Потом и шутки пошли типа – Э, да у тебя и сзади штаны тоже мокрые.

Переправа через Красную реку и после этого налёта уцелела, по ней мы благополучно вернулись в Ханой. Но теперь мы хорошо знали, какой у «Фантома» щучий профиль хищника.

Ослепший «Шрайк»

«Шрайк» - кличка тоже птичья – сорокопут в переводе. Так нарекли ракету «воздух – земля», предназначенную для уничтожения наших зенитных ракетных комплексов - ЗРК. Почему именно наших? У «Шрайка» головка самонаведения настроена была на сигналы радиолокаторов наших ЗРК, которые американцы хорошо изучили. Им Израиль предоставил для этого целёхонький комплекс, захваченный у египтян. Эта самая головка самонаведения приводила «Шрайк» прямо к ЗРК по его же собственному радиолокационному лучу. Ещё в воздухе, за несколько метров до цели срабатывал дистанционный взрыватель и 30 кг взрывчатки разрывали стальную оболочку, в которую она упакована, на несколько десятков тысяч осколков – ровненьких таких 4-х миллиметровых кубиков. Этими кубиками «прошивалось» всё, что не было укрыто под землёй – радиолокатор, ракеты, кабели. Казалось бы, дело – дрянь, но… момент пуска «Шрайка» с самолёта был виден на эк-ране радиолокатора ЗРК. Остальное – просто: передатчик на определённое время выключался, «Шрайк» лишался путеводного луча и летел в белый свет, как в копеечку. Многие залетали в жилые кварталы Ханоя, где «кубики прошивали» уже совсем другие цели.

Один из таких «ослепших» как-то влетел в угол двухэтажного особняка, где жили сотрудники нашей миссии военного атташе. Часть здания была разрушена, пострадали оба этажа. Если бы это случилось ночью, то несколько человек мы бы не досчитались. Но было утро, большинство обитателей особняка уже разошлись по своим служебным делам. На месте оставались только сам военный атташе и его супруга, но они оказались в уцелевшей части здания и не пострадали. К лётчику дальней бомбардировочной авиации, Герою Советского Союза генералу А.И. Лебедеву, отлетавшему всю Великую Отечественную войну, судьба оказалась благосклонной и на этот раз.

Вот откуда в песне такие две строчки: «… и даже Богу неизвестно, куда влетит ослепший «Шрайк».

А те «кубики» можно было наковырять в коре деревьев, в стенах домов или просто найти в пыли дорожной. Парочку я из Вьетнама захватил с собой и храню вместе с другими сувенирами в оболочке от шариковой бомбы, как в шкатулке.

К слову, о шариковых бомбах. Проблем у «дикой дивизии» с ними, слава Богу, не было, и в песне они не упоминаются. Но я думаю, что читателю будет интересно узнать, до каких высот воспарила «творческая мысль» человека на пути к уничтожению себе подобных. Свинцовая пуля кость ломает, но сломанные кости могут срастаться. Стальной шарик, попадая в мягкие ткани или в кость, дробит их на мелкие кусочки и срастание отменяется.

Шариковая бомба – небольшая, круглая, размером с апельсин, не самый крупный. В оболочке из лёгкого сплава около трёхсот стальных шариков - они из неё краешком выглядывают, можно сосчитать. Далеко не самый современный по тем временам F-105, к примеру, мог брать на борт четыре контейнера по несколько сотен шариковых бомб в каждом. Теперь представьте себе дорогу, по которой идут люди, военные или мирные – не важно, но чем больше, тем «лучше». Над дорогой появляется самолёт и сбрасывает контейнеры – один, потом другой, потом…

Мы тоже «Шрайки» запускали

К зданию нашего посольства, где мы базировались, примыкала довольно обширная территория. На ней располагался отличный 25-метровый бассейн с вышкой для прыжков, какая-то растительность, беседка и небольшой пустырь. На пустыре стоял обычный грузовой двухосный прицеп, а на нём было нечто, прикрытое брезентом. До поры, до времени мы не знали, что там такое. Но вот нам сказали, что там двигатель от «Шрайка». Самолёт сбили до того, как с него был пущен «Шрайк». Останки упали в болото. Твердотопливный двигатель «Шрайка» был почти цел, но в болоте топливо отсырело. Габариты и вес двигателя не позволяли в то время отправить его в Москву целиком. Задача состояла в том, чтобы достать образцы топлива, но не из сопла, а где-нибудь сбоку или сзади, где оно возможно лучше сохранилось.

Сейчас, когда прошло уже более 30 лет, трудно даже представить как, при отсутствии бронекабин, специального омедненного инструмента и приспособлений, зачастую рискуя жизнью, работали специалисты группы. Орудиями труда были ножовка, зубило, молоток и отвёртка. Мы знали, что надо быть предельно осторожными, что часть топлива может оказаться сухим и тогда…. Как раз так оно и вышло.

Окна в посольстве выходили на галерею, что спасало помещения от прямых лучей солнца. На ней мы поставили стол, пару стульев – просторнее и не так душно и попасть на галерею можно было через окно. Наша комнатка была на первом этаже, и для выхода на задний двор мы обычно пользовались также не дверью, а окном – дивизия-то дикая. В тот день, как всегда через окно, двое «старателей» отправились к прицепу. Часа через полтора неожиданно послышалось шипение, переходящее в свист и лёгкий грохот. Я мигом выскочил во двор. В облаке пыли и дыма уже на земле под колёсами прицепа волчком крутился двигатель. Откуда-то сбоку из него била струя ослепительно белого пламени. «Старателей» и след простыл. К счастью сухого топлива оказалось не очень много, и волчок скоро успокоился, но горел прицеп. От горящих шин в небо поднялся чёрный столб дыма. Издалека донеслись звуки колокола. Звуки приближались. За стеной, ограждавшей посольскую территорию, остановились пожарные машины. Над стеной показалась лестница. Я вскарабкался на стену, машу руками.

– Тот лам, тот лам, – всё хорошо, значит. Пожарные разъехались. Прицеп догорал. Появились «старатели» целые, без ожогов. Оба спортсмены, реакция отменная – смылись мгновенно. У одного только пиджак прогорел, пришлось выбросить.

Вечером наш командир был вызван к послу на ковёр. Вернулся он хмурый, но нам ничего не сказал. Толковый был у нас командир, всё понимал правильно.
Вот так «мы тоже «Шрайки» запускали».

Нептун и шайка водяных

Как я уже говорил, с 1 апреля наступила передышка. Налёты на время прекратились. Сирена всё же иногда выла, когда пролетал беспи-лотный разведчик. По нему били зенитки, и по брусчатому дворику нашей гостиницы цокали осколки, но это были уже сущие мелочи.

Приближалось знаменательное событие – в мае в бассейн должны были налить воду! По случаю передышки было решено устроить спортивный праздник для всей нашей колонии. Соревнования намечались по плаванию, волейболу, пинг-понгу и шахматам – настоящая олимпиада. В недрах «Дикой дивизии» родилась вполне цивилизованная идея – перед началом соревнований в день открытия бассейна учинить смеху ради действо с Нептуном и водяными.

Написали сценарий. В соседнем театре во временное пользование выпросили реквизит: баночки с гримом; корону, бороду и усы для Нептуна; парик для русалки. Бюстгальтер для русалки, невысокого худощавого парня лет двадцати, достали в Посольстве. Трезубца для Нептуна в театре не нашлось, смастерили сами. Провели пару репетиций – вроде неплохо. В день икс сотрудники Посольства, торг-предства, военного атташата, военные специалисты – все разместились по периметру бассейна, и действо началось.

Всего, конечно, я пересказывать не буду, но о ключевом номере расскажу. Нептун после того, как водяные торжественно обнесли его на медицинских носилках вокруг бассейна, громко кряхтя и спотыкаясь, взгромоздился на вышку и сказал приветственное слово. Речь его заканчивалась примерно так:

- Дабы в бассейне сем впредь было б всё о’кей, немедля жертву принести воде из лиц достойнейших, присутствующих здесь!

Водяные, размалёванные так, что и родная мать не узнает, с воплями бросились на зрителей, те, естественно, упирались, как могли. Небольшой этот переполох кончился тем, что Нептун проявил милость и приказал водяным выбрать жертву за пределами бассейна «из нечестивцев тех, кто пренебрег присутствием моим». Водяные рванули из бассейна, где давно томилась жертва, такой же размалёванный водяной, только художества на нём были прикрыты лёгкой распашонкой, тренировочными брюками и тапочками большого размера и без шнурков. Водяные, а их было человек восемь, подняли жертву на руки и радостно вбежали к зрителям. Жертва «от страха» закрыла лицо руками, вопила и дрыгала ногами. Водяные бросили его с разбега в воду и вслед попрыгали сами. Несколько секунд на поверхности воды плавали только тапочки жертвы, потом стали поочерёдно выныривать водяные, бить по воде руками, чтобы она была непрозрачной, и «докладывать обстановку» - орать что-то вроде:

- Ещё живой. Пускает пузыри.

Но вот, уже без рубашки и брюк, незаметно вынырнул и сам «утопленник» и радостно доложил, что жертве рак клешнями прихватил… ха-ха! Наоравшись и наплескавшись вдоволь, водяные повылазили из воды. Было восемь, стало девять – кто их считал. Зрители хохотали, мягко говоря, от души. Среди них были и такие, кто подходил к краю бассейна и всматривался, а куда же он делся? Но ничего не было видно. Рубашку и брюки утопленника хорошо прикрывал в углу бассейна большой плоский белый камень. Водяные тем временем не выкатили, а бережно вынесли железную бочку с тремя большими белыми семёрками на ржавом боку. Из неё Нептун достал две бутылки шампанского, стал разливать водяным за хорошую работу и… действо покатилось дальше.

Успех был неожиданным. Нас даже попросили повторить наше пред-ставление для тех, кто дежурил в тот день на позициях. Ребятам конечно нужна была смена обстановки, и в ближайшее время их хотели специально собрать на наш спектакль. Но что-то не связалось, и повторения не было.

«Бак» Семёныч

Наша группа в основном была укомплектована тридцатилетними, но были товарищи и постарше. Один из них, специалист по всякого рода боеприпасам, добродушный, очень приятный человек был старше нас раза в полтора, и мы в весёлую минуту звали его «бак» Семёныч. «Бак» на вьетнамском языке – это почтительная форма обращения младшего к старшему по возрасту. В своём деле он был специалист высокого уровня, в чем мы не раз убеждались. Но однажды и с ним произошёл тот самый случай, который по совокупности с другими, такими, как уже известный читателю «запуск» двигателя «Шрайка», и закрепил за нами ярлык «Дикой дивизии».

В углу нашей комнаты в Посольстве стоял двухкамерный сейф, а на нём и рядом с ним размещались два ящика. Сейф и ящики были завалены всяким барахлом, оставленным нам «в наследство» предыдущими группами. Семёныч между делом иногда ковырялся в этом барахле без особого интереса, как вдруг наткнулся на взрыватель, который видел впервые. Небольшая такая штуковина цилиндрической формы с хвостиком. Как так, всё знаю, а это - нет?!

Несколько дней Семёныч крепился. Потом всё же не выдержал, стал приставать ко всем: где бы посильнее бокорезы достать, чтобы обичайку на этой штуковине перекусить. Посильнее бокорезов не нашлось, и Семёныч вроде бы успокоился. Но не тут-то было. В один из дней он молча выбрался через окно на галерею и ушёл. Никто на это внимания не обратил - дело обычное. Но через какое-то время раздался резкий хлопок и звон металлического предмета, прыгающего по плиткам каменного пола галереи. Как потом выяснилось, это скакало зубило. Через некоторое время появился Семёныч, он смущённо улыбался. Часть пальцев левой руки у него были замотаны носовым платком, в правой руке он держал зубило. Пробормотав что-то про бокорезы, Семёныч положил зубило на подоконник и снова ушёл. Вернулся он с молотком. Молоток, оказывается, улетел в другую сторону и среди растительности нашёлся не сразу.

Оно бы всё ничего – все пальцы были на месте и шевелились исправно, и молоток с зубилом мимо пролетели, но место действия было выбрано не совсем удачно. Семёныч потом признался, что он пристроился на галерее, как ему казалось, в самом укромном месте, где все окна были зашторены. Беда была в том, что всё это произошло как раз под окнами посла. Ближе к вечеру наш командир в очередной раз ходил к нему на ковёр.

К сведению читателя: с мая 1965 г. по декабрь 1968 г. наша военно-научная группа, работая в условиях бомбежек, артобстрелов и минирования местности с воздуха отобрала и направила в Советский Союз свыше 800 различных образцов военной техники и вооружения США, в том числе боеприпасы, части самолетов, ракет, радиоэлектронного и фоторазведывательного и другого вооружения.

Песня

Вот теперь, если у читателя хватило терпения вместе с автором добраться до финиша, ему будет понятно, о чем наша песня. Я также надеюсь, что ему будет понятно, сколько всего вместилось в этих коротких строчках для тех, кто треть века назад был там, во Вьетнаме.

Качались пальмы над Ханоем
Под стон сирен, под звон цикад,
А в небе с грохотом и воем
«Фантомы» рвали облака.
Но страх не гнал нас в погреб тесный –
Кто знает, где у жизни край?
И даже Богу не известно,
Куда влетит ослепший «Шрайк».
Мы тоже «Шрайки» запускали
И успевали смыться в миг,
Потом в бассейне объявлялись
С Нептуном шайкой водяных.
А если не взрывалось где-то,
Что с неба дядя Сэм послал,
Наш «бак» Семёныч штуку эту
Взрывал под окнами посла.

Давным-давно всё это было.
Не всех собрал сегодня стол –
Кому-то память подсушило,
А кто от нас совсем ушёл.
Мы их помянем, молча стоя,
Потом за всё, что было там,
За нашу молодость в Ханое
По «мот чам гам»!
По «мот чам гам»!

Краткий словарь иностранных слов

«Мот чам гам» – сто грамм.

P.S.

Перечитал я написанное и задумался. С тех пор круто изменилась жизнь в нашей стране. Главное, поменялись ценности. Теперь – это деньги. А разве за деньгами мы во Вьетнам летали? Поймёт ли нас современная молодёжь? Прочитает это молодой человек и скажет, - Не война, а развлекуха. И чего об этом вспоминать? Во Вьетнам под бомбы лезли, сколько денег, средств угрохали, а свою страну профукали.

Простим некоторый цинизм нашей молодёжи. Я думаю, это у них как колючки у ежа – защита от той жизни, которая на нас всех обрушилась. Попробуем разобраться в этом спокойно.

Во-первых, о «развлекухе». США во Вьетнаме потеряли убитыми 57 тыс. человек - в 10 раз больше чем за всю Вторую мировую войну. На Вьетнам обрушилось около 14 млн. тонн бомб, снарядов и мин – это в несколько раз больше чем израсходовали за Вторую мировую войну все её участники. Теперь, мой молодой оппонент, возьми географическую карту, сравни территории Вьетнама и Европы и «прикинь», во сколько десятков раз больше смерти пришлось на каждый клочок вьетнамской земли в этой «развлекухе».

Во-вторых, о памяти. Ныне «главный оплот западной цивилизации и гарант демократии во всём мире», а по факту – мировой пахан, что хочет, то и делает. Захотел кровь Ираку пустить – запросто, Югославии – нет проблем. А будет ли так всегда? Насытился ли Князь Тьмы этой кровью или жертв ещё больших взалкает? Для человечества нет сейчас более важного вопроса. Много нужно знать, чтобы правильно ответить на него, ох, как много, и, в том числе, надо знать, а всегда ли так было. Давайте вспомним.

Август 1972 г. В Париже идут мирные переговоры. США навязывает Вьетнаму, очень, мягко говоря, неприемлемые условия. Вьетнам их естественно не принимает. Ах, так! Где моя большая дубина?!

Делегация США покидает Париж, и в декабре на Вьетнам обрушивается воздушная армада со всех окрестных баз - около восьмисот самолётов, из них без малого двести В-52. А каждый из этих монстров несёт до 27 тонн бомб… и по жилым кварталам!! Но тут пахан просчитался. За первые 12 дней налётов сбит 81 самолёт, из них 34 В-52! Причём 31 В-52 сбит нашими зенитными ракетными комплексами С-75. А вьетнамские потери? Пострадало около дюжины зенитных ракетных комплексов, но были вос-становлены за пару недель, и только один восстановлению не подлежал.

И поостыл пахан и призадумался и тихонько так бочком, бочком вернулся в Париж, где и подписался в январе 1973 г. под своим поражением.

В-третьих, о деньгах. Да, много, очень много наших средств ушло на помощь Вьетнаму. Но скажи, мой молодой оппонент, сколько своих, личных «баксов» тебе не жалко было бы отдать за торжество справедливости в таком масштабе? А это было именно так - торжество справедливости в мировом масштабе! Неужели поскупился бы? Не верю.

Жаль только, что последним в двадцатом веке был этот светлый праздник «со слезами на глазах». После него, как положено, полоса чёрная пошла, да и затянулась что-то. А это значит, что скоро ей конец.

Наконец, самое сложное – о нашей стране. Здесь ты, мой молодой оппонент, почти прав – по факту да, проиграли. Но в какой войне? В войне лжи, подкупа, разжигания животных инстинктов. Разве мы могли в этой войне выстоять, если пятая колонна с самого верха начиналась. И формировалась она на деньги всё того же пахана. Об этом «друг Билл» с гордостью поведал на закрытом совещании Объединенного комитета начальников штабов от 25 октября 1995 года. Даже сумму затраченную ориентировочно обозначил – многие миллиарды долларов. Сколько на такие деньжищи можно «демократов» по дешёвке закупить! Он там и первыми барышами похвастался, уже полученными к тому времени, и планами расчленения России поделился. Очень содержательный был доклад. Я всем советую с ним ознакомиться, особенно тем, у кого до сих пор висит на ушах «демократическая» лапша от «наших независимых» от нас СМИ. Стыдно ли проиграть в такой войне? Нет – горько. Микробы поражают плоть человеческую, человек заболевает и даже умереть может – обидно, горько. Но кто, разумный, поместит на одну чашу весов Человека, а на другую его «победителя» - микробную чернь?

г. Москва, 2000 г.

Аносов Александр Михайлович, старший лейтенант-инженер.

Кандидат технических наук. Лауреат Ленинской премии в области науки и техники.

Родился 26.12.1936 г. в г. Москве.

В 1960 г. окончил Московский Авиационный институт по специальности инженер по радиоэлектронному оборудованию самолетов.

С 1960 по 1986 гг. работал в Московском НИИ радиосвязи ст. инженером, начальником отдела, заместителем Главного конструктора по системам спутниковой связи.

С 1986 по 2003 гг. работал в области спутниковой связи на различных предприятиях Москвы.

В настоящее время работает заместителем Генерального директора Московского НИИ радиосвязи по науке.

С декабря 1967 по август 1968 гг. в составе группы военно-научных специалистов выполнял специальное задание в Демократической Республике Вьетнам.

Награжден медалями «Ветеран труда», «За ратную доблесть» и вьетнамским памятным знаком «Первая Победа 5.08».

Источник: www.nhat-nam.ru